КАК ЖИТЬ И УЧИТЬСЯ С ДИСЛЕКСИЕЙ В БЕЛАРУСИ, ВОСПИТЫВАТЬ ДЕТЕЙ С ТАКОЙ ОСОБЕННОСТЬЮ

«Как объяснить преподавателю, что ты даже имена друзей забываешь?»

Что делать, когда ребенок не может научиться читать без ошибок, путает буквы и забывает все даты, хотя действительно старается? В классе таких детей начинают буллить, учитель считает их ленивыми, а родители ставят на них карьерный крест. На самом деле это дислексия – особенность, которая никак не отражается на умственных способностях человека, но мешает ему писать и читать как все, в том числе и во взрослом возрасте.

Пишет интернет-журнал о Минске CityDog.by.

На начало учебного года 2019-2020 в Республиканском банке данных о детях с особенностями психофизического развития были 3030 детей с дислексией и 20 774 ребенка с дисграфией. И, несмотря на такие цифры, в школе дети с подобными нарушениями продолжают учиться без учета их особенностей.

Маша Колесникова, журналистка, мама ребенка с дислексией: «Я могу рыдать, потому что нет сил по 50 раз повторять ему одни и те же фразы»

– Я начала подозревать, что «что-то не так», когда сын пошел в первый класс. До этого в саду и школе проводились скрининги, но ничего необычного никто не обнаружил – он всегда хорошо и много говорил.

«Домашка» превращалась в какой-то кошмар. Сын делал все, чтобы ее не выполнять, постоянно откладывал на потом. А когда все же до «потом» доходило, случалась буря.

Читать он как будто боялся. Он знал все буквы, но, как только начинал, сразу прекращал и просил, чтобы это делала я. И я читала. А он хорошо запоминал.

По статьям о дислексии все совпадало: путает буквы, теряет слова, не понимает смысла, подносит книгу близко к глазам.

Летом перед третьим классом Гришу проконсультировали несколько специалистов, под него разработали программу коррекции, и с осени по весну сын занимался: учился держать равновесие, жонглировать разными руками, делал упражнения для рук и пальцев, бросал о стену мяч и учился его перепрыгивать – у него была проблема с ощущением пространства и координацией, надо было ее преодолеть. Параллельно мы читали и играли в игры, где нужно было придумывать слова или читать задания.

Сложно ли мне? Да. Порой очень. Я могу рыдать. Потому что нет сил снова и снова пытаться его собрать, удерживать концентрацию, по 50 раз повторять одни и те же фразы на немецком (дислексик может сказать и тут же забыть, что сказал), решать задачи (ведь, чтобы задачу понять, ее надо прочитать – а одно неправильно прочитанное слово может сделать задачу совсем непонятной), уговаривать сыграть этот такт еще раз…

Сложно ли ему? Да. Сконцентрироваться и заставить себя работать. А еще сосредоточиться, когда рядом кто-то на тебя кричит, – он не выносит повышенного тона. Сразу теряет все, что делал.

Но мы верим, что все получится. И помним, что дислексия – это дар гениев. Ну, это я вспоминаю очень редко. Потому что процесс воспитания этого гения настолько ресурсозатратный, что порой просто нет сил ни на что. Особенно сейчас, когда и офис, и школа находятся в однокомнатной квартире.

В этом году Гриша окончил 3-й класс, ему 9 лет. Он знает, что у него дислексия, и порой пытается оправдать ею обычную лень. Но знание своей особенности дает ему возможность понимать, почему у него, к примеру, не получается хорошо читать. Он спокойно может сказать: «Я читаю плохо, я дислексик». Но он знает, что таких людей много и в дислексии нет ничего постыдного.

Сейчас он уже читает гораздо быстрее, но все равно это не любит – никому не нравится делать то, что не очень получается. Хотя книги, сложные и длинные, обожает – я читаю, а он слушает.

Почерк тоже стал лучше – сын научился списывать из учебников без ошибок. Параллельно он плавает и занимается в музыкальной школе, где играет на ударных инструментах, – все это, говорят специалисты, только на руку дислексикам.

Сейчас мы любим слово «инклюзия», но дислексикам не нужны особые условия образования: нужен учитель, который понимает и принимает, что этот ребенок не может хорошо читать и что у него будет 10 ошибок в диктанте, но от этого он не перестает быть интересным человеком с перспективами на будущее.

К сожалению, белорусская школа часто хочет звезд, олимпиадников и грамот на досках почета. И дислексики в этих условиях могут остаться незамеченными.

Юлия, мама ребенка с дислексией: «Я почувствовала вину перед сыном за дни, когда мне казалось, что ему надо заниматься интенсивнее»

– В 3 года наш ребенок не заговорил. Мы обратились к логопеду-дефектологу и обнаружили у сына дизартрию (речевое расстройство, заключающееся в искажении и затрудненном произношении некоторых слов или звуков. – Ред.). Два года работы с дефектологом дали прекрасный результат. И мы уже хотели поставить жирную точку – но тут началась школа.

К концу первого класса у меня появились некоторые подозрения: ребенок медленно и с трудом читал, хотя научился делать это уже два года назад. Не улавливал смысл прочитанного, читал буквы, которых в слове не было, переставлял их местами. Письмо давалось сложно, пропускал буквы или цифры, менял их местами, зеркалил.

Но главное, что это не было связано с нехваткой внимания с его стороны: он очень старался, однако все равно не получалось. Уроки вызывали стресс, раздражение. И я интуитивно понимала, что так быть не должно – программа несложная.

Я получила консультацию частного логопеда-дефектолога, нейропсихолога, и они подтвердили мои догадки: рассказали о дислексии, успокоили и предложили план действий.

После консультаций я почувствовала вину перед сыном за те дни, когда мне казалось, что он преуспеет, если станет заниматься интенсивнее. А оказалось, все наоборот: таким детям надо давать больше отдыха, интервальную нагрузку, подключать визуальный и аудиальный каналы и т.д.

Дислексия в школе – это настоящее испытание, ведь весь объем информации зашифрован в буквенно-символьном виде. Знаю это не понаслышке: в школе со мной за партой сидела «ленивая девочка, которая совсем не хотела учиться». Только вот я знала, что домашнее задание она делала в три раза дольше моего, а получала оценку на два балла меньше…

К слову, школа занимается коррекцией дислексиков только с третьего класса. Но интуиция подсказала, что тратить время нельзя, – и она не подвела. Логопеды и нейропсихологи подтвердили мои догадки. К счастью, у сына степень выраженности умеренная и прогноз положительный. Мы работаем над коррекцией уже два года.

Мой сын о своей дислексии не знает. Мы против навешивания ярлыков в принципе. Он понимает, что ему сложнее читать и писать, чем другим деткам, но при этом что-то другое дается ему легче. Например, он прекрасно рисует, играет в шахматы и мыслит как изобретатель.

Само понятие «дислексия» для детей младшего школьного возраста в лучшем случае пустой звук. В худшем – возможная причина комплексов в дальнейшем.

Про его особенности знаю я, классный руководитель и завуч.

Я могла и их не посвящать, но для меня было важно, что ребенка будут оценивать по шкале его личных достижений: есть прогресс – нет прогресса. И учитывать обстоятельства, когда он не до конца разобрался с текстом на контрольной по математике, например. А дислексики – люди такие: устно решил правильно, но записал неверно; задачу прочитал учитель – решил, сам прочитал – не факт; говорит 31 – пишет 13…

Но я уверена, что все будет хорошо и мы справимся. И под «справимся» я не подразумеваю поступление в Гарвард, нет – мне понадобилось время принять, что мой сын никогда не будет абсолютно грамотным, не станет юристом или полиглотом. Но он найдет свой путь, и дислексия не станет преградой.

Пока в школе есть элемент сравнения и конкуренции в системе координат «математика-физика-языки-химия», самооценка детей с дислексией может страдать. И родителям важно вывести внимание ребенка вне этой системы.

Может, он прекрасно рисует пейзажи, имеет сильные спортивные задатки, хорошо играет в шахматы, виртуозно решает примеры ментальной арифметики, увлеченно занимается музыкой, снимает и монтирует мультфильмы, постигает азы программирования, играет в детском театре…

Внеклассные виды активности не только взращивают уверенность и дают точки роста для небанального выбора будущей профессии, но и опосредованно помогают работать с дислексией через наращивание новых нейронных связей и снятие стресса. Последний пункт очень важен.

Ведь в конечном итоге цель родителей – вырастить счастливого человека с сохранной психикой, а не получить в семейный архив школьную золотую медаль. Главное в минуты отчаяния (проверки тетради с домашнем заданием) – самим не забыть про этот самый последний пункт.

 

ОЛЬГА МЖЕЛЬСКАЯ

дислексик, член инициативы Dyslexia Belarus

«Как объяснить преподавателю, что ты имена даже близких друзей забываешь, не говоря уже о важных исторических датах?»

– Я не вожу автомобиль. И, хоть внутренний экзамен в автошколе я сдала и вроде как неплохо водила авто, я не очень себе доверяю: знаю, что со мной бывают ситуации «выпадания» или «отключки», когда в голове будто вата.

Я до сих пор не выучила иностранные языки, но сделаю еще одну попытку, зная теперь некоторые методики именно для дислексиков. В остальном спасибо «Т9». И, наверное, я уже на том профессиональном уровне, когда пара ошибок в тексте не может повлиять на оценку моего профессионализма. Ну или я уже могу пояснить, что у меня дислексия, и мне не будет за это стыдно.

В университете же мне казалось, что невозможно подойти к преподавателю и сказать, что я не в состоянии справиться с этим объемом чтения, потому что получу в ответ: «А зачем ты тогда сюда поступала?» И, скорее всего, именно такой ответ я бы и получила, ведь училась на журфаке.

Журфак – это горы книг. И я читала их круглыми сутками. Особенно сложно было с белорусской литературой: я и сейчас читаю от силы страниц 10 в час белорусскоязычного текста – а тогда все было еще медленнее и с дикой головной болью от перегрузки.

И даже если ты прочла все необходимое и все знаешь, часто на экзамене просто не можешь это перевести в слова. А как объяснить преподавателю, что ты имена и фамилии даже близких друзей забываешь, не говоря уже о важных исторических датах?

Несмотря на сложности, моя история скорее исключение для белорусского дислексика. Как правило, всё намного сложнее и в школе, и внутри семьи. В классе происходит буллинг со стороны сверстников, учитель считает тупицей, а дома родители уже с малых лет ставят на ребенке карьерный крест.

Я знаю одну историю, когда девочке на самом деле повезло, что родители от отчаяния отдали ее в художественное училище. И девочка расцвела! Потому что творчество как раз и было ее сильной стороной.

Однажды мне в фейсбуке пришло приглашение поучаствовать в митапе о дислексии, и я написала организаторам, что хотела бы им помочь. Шла на встречу с мыслями о консультации по пиару, чтоб они могли быстро масштабировать проект, – но ушла оттуда уже как член инициативы Dyslexia Belarus с PR-планом на несколько месяцев вперед.

Я уже лет 10 знаю, что такое дислексия, но комплекс от того, что не могу вслух прочитать текст или делаю ошибки при письме, путаю имена и фамилии людей, которых давно и хорошо знаю, стал отпускать меня только сейчас, когда я год занимаюсь просвещением в этой теме.

Только сейчас мне перестало быть стыдно публично предупреждать людей на конференции на сотню человек, что я могу запинаться, когда зачитаю текст. Или, перепутав чью-то фамилию, не пугаться и не стыдиться, а просто спокойно извиниться и пояснить. Мне не страшно сказать, что у меня дислексия. И это огромная личная победа, которая расправила мне крылья за спиной. Я очень хочу помочь и другим людям с подобными проблемами поверить в себя.

 

НАТАЛИЯ БАЛЬ

заведующий кафедрой логопедии Института инклюзивного образования БГПУ

«Идеальный вариант помощи детям с такими проблемами – комплексный подход. Но в нашей стране этим по традиции занимаются учителя-логопеды»

– Предрасположенность к дислексии или дисграфии можно выявить уже в дошкольном возрасте. И если это сделать и начать профилактическую работу, то в школе эти проявления будут менее выраженными – и это больший шанс для успешной коррекции.

Уже в конце первого класса видны признаки дислексии и дисграфии. И они, как правило, появляются у тех учеников, у которых есть предрасположенность к нарушениям чтения и письма. Поэтому логопедические занятия с учениками первого класса – это также профилактика дислексии и дисграфии. С учениками с диагностированной дислексией и дисграфией занятия начинаются со второго класса.

Более позднее выявление этих расстройств и, соответственно, начало работы ухудшает прогноз по успешности коррекции. Вряд ли будут значительные результаты, если работа началась в 4–5-м классах или позднее. Хотя при хорошей мотивации ученика и поддержке семьи успехи будут.

В любом случае обращаться к специалисту нужно еще и затем, чтобы обсуждать вопросы, связанные с созданием специальных условий для обучения таких детей, а также с целью предупреждения их социальной дезадаптации.

Проявления специфических нарушений чтения и письма очень разные, и они могут сочетаться и комбинироваться в разных вариантах. В целом о дислексии могут говорить медленный темп чтения и ошибки при чтениитрудности в узнавании буквзамене графически похожих буквпропуски, перестановки и добавления букв, слогов и слов; нарушения понимания прочитанного и др.
 

При дисграфии также отмечаются пропуски, перестановки, добавления, замены букв, слогов и слов; слитное написание слов в предложении, зеркальное письмо и др.

К факторам риска возникновения нарушений чтения и письма относятся нарушения устной речи (не только нарушения звукопроизношения, но и не соответствующий возрасту уровень словарного запаса, связной речи и т.д.), а также трудности, связанные со зрительным восприятием (при отсутствии нарушений зрения), зрительной и слуховой памятью, пространственным ориентированием, произвольным вниманием.

Для выявления предрасположенности к дислексии у детей начиная со старшего дошкольного возраста можно воспользоваться методикой известного российского специалиста в области проблем дислексии Александра Николаевича Корнева («Методика раннего выявления дислексии»).

Идеальный вариант помощи детям с такими проблемами – комплексный подход: то есть помощь и логопедическая, и психологическая (нейропсихологическая), и медицинская (в ряде случаев детям необходимо лечение у невролога, психиатра).

На практике по традиции в нашей стране (как и во многих других странах) этой проблемой занимаются учителя-логопеды. И занимаются в большинстве случаев достаточно успешно – при условии, что в процесс коррекции активно включена семья и учителя класса, где учится ребенок.

Вопрос о помощи ребенку с такими проблемами должен решаться, с одной стороны, комплексно, с другой – индивидуально (с учетом причин и характера нарушений, степени их выраженности, личностных особенностей ребенка, его заинтересованности в результатах и т.д.).

О возможностях оказания логопедической помощи детям с дислексией, дисграфией, дискалькулией в государственных учреждениях образования конкретного региона родителям могут рассказать в Центрах коррекционно-развивающего обучения и реабилитации (ЦКРОиР) – областных, городских, районных.

Если ребенок обучается в школе, родители могут узнать, открыт ли в этой школе пункт коррекционно-педагогической помощи, и обратиться к специалисту этого пункта.

За консультацией родители могут обратиться и в Республиканский ресурсный центр инклюзивного образования – структурное подразделение Института инклюзивного образования БГПУ (+375 17 369 32 20).

Оригинал материала опубликован на сайте CityDog.by.

Фото: CityDog.by, из личного архива героинь.